Территория самоопределения: российское востоковедение в XXI веке

 

 

OR: Уважаемые коллеги, друзья, пользователи нашего портала Orientalia Rossica, мы продолжаем серию подкастов о судьбе современного востоковедения, которую мы назвали «Территория самоопределения: Российское востоковедение в XXI веке». Сегодня у нас в гостях — Кремнев Евгений Владимирович, заведующий кафедрой Востоковедения и регионоведения АТР факультета Иностранных языков Института филологии иностранных языков и медиакоммуникации Иркутского государственного университета, кандидат социологических наук, доцент, автор ряда монографий и один из авторов теории междисциплинарной регионологии. Евгений Владимирович, добрый день!

Кремнёв Е.В.: Добрый день, Вера Владимировна и уважаемые коллеги! Очень рад всех приветствовать сегодня!

OR: Сегодня мы поговорим о взгляде из Сибири на российское востоковедение и о том, как коллеги оценивают его на современном этапе, а именно о перспективах российского востоковедения, о его ретроспективном взгляде, о наших студентах и о тех направлениях, которые сейчас активно развиваются. Я хотела бы задать Вам несколько вопросов. Первый из них: Как Вы считаете, Евгений Владимирович, что такое российское востоковедение и в чем его кардинальное отличие от советского? (1:06)

Кремнёв Е.В.: Это очень хороший вопрос. Мне кажется, что в ответе на него содержится тот вектор, который ожидает российское востоковедение и востоковедение в целом в будущем. На мой взгляд, с точки зрения континуальности науки, не существует досоветского, советского и постсоветского востоковедения, а есть наука, в которой должна торжествовать преемственность. Научные революции и смены научной парадигмы происходят в рамках пересмотра старых форм, но не их отмены, поэтому современное российское востоковедение обеими ногами стоит на плечах советского востоковедения, а то в свою очередь на плечах востоковедения досоветского. Об этом переходе от старых концепций к новым без отмены предыдущего опыта, а с его учетом как раз в частности говорил создатель нашей научной школы — Олег Маркович Готлиб. Он любил слово «схоластика» не в его отрицательном значении, а в значении школы, продолжения знания. Он говорил, что никакая гностика, никакое новое научное знание невозможно без научных школ. Они и есть тот элемент, который делает научные знания возможными. Именно поэтому я не хочу разделять то или иное востоковедение на какие-то разные науки или направления. Востоковедение XX и XXI веков — это скорее новый этап, довольно условно разделенный на советское и постсоветское.

Конечно, в целом современное востоковедение — новое, потому что появились определенные новые условия. На новом этапе пришли: информатизация, интернационализация, концептуализация, а восточные страны, которые являются нашим объектом изучения, встали на ноги и получили новое развитие в рамках всех тех процессов, которые сейчас происходят. Они сами заинтересовались этими исследованиями. Как китаевед я могу сказать, что китайцы проявляют очень большой интерес к тому, что происходило в отечественном китаеведении. Они переводят советские и российские книги о китаеведении на китайский язык, интересуются, как их изучали, как на них смотрели ученые других стран и, в частности, Советского Союза и России, в рамках каких концепций они рассматривались как регион, как как нация, как этнос, как рассматривался язык. Поэтому сейчас повышение интереса самого объекта изучения к тому, как он изучался — это нечто широко распространенное.

С точки зрения практических направлений, безусловно, востоковедение с советского времени обрело очень сильный практико-ориентированный вектор. Некоторое время назад востоковедение было сугубо теоретико-ориентированной наукой, а ее практическое применение лежало в очень узких сферах: в государственной сфере, в сфере безопасности, разведки и так далее. Сегодня же в права вступил бизнес, и теоретическое востоковедение стало базой для практико-ориентированных программ и их наработки, основой для обучения востоковедов, владеющих языком, принципами работы с бизнес-структурами. На мой взгляд, практические направления, иногда искусственно отделяемые от теории востоковедения, конечно же не живут без нее. Востоковедение как научное направление является их базой и делает активный вклад в то, чтобы практико-ориентированные специальности, курсы, исследования производились на научной основе.

OR: Евгений Владимирович, спасибо большое! Я, как и Вы, считаю, что советское востоковедение — это серьезный этап, прорыв, ставший основой того, что мы имеем сейчас. Также Вы отметили, что наши партнеры из стран Восточной Азии, Китая, Кореи, Японии действительно занимаются вопросом азиатских исследований, то есть изучением самих себя. Как вы считаете, стараются ли они оказать влияние на наш взгляд, на наше изучение? Есть ли такие тенденции? (7:28)

Кремнёв Е.В.: Хороший вопрос, потому что он требует отдельного глубокого исследования. Ответ очень сильно зависит от профессиональной деформации того, кто отвечает. У нас на факультете было несколько защит, в рамках которых возникал спор, поскольку есть поборники разных подходов. Есть сторонники идеи, что социум развивается по неким объективным законам и любые попытки вмешательства — это скорее некая корректировка своего курса, нежели курса развития социума, который все равно выйдет на ту дорогу развития, на которую должен. Есть и сторонники идеи глобального плана и неких глобальных стратегий воздействия на развитие социума. Ответить определенно — сложно, но тем не менее я бы сместил вектор этого вопроса в другую плоскость. Интересны не сами стратегии, а цели попыток, если они есть, и в целом некая стратегия взаимодействий. Всем нам бы хотелось, чтобы взаимодействие осуществлялось на базе взаимопонимания, дружбы, сотрудничества и согласия. В этом плане нам близок Китай, изучением которого я занимаюсь. Он довольно давно позиционирует себя как страну, которая хотела бы выстроить подобного рода взаимодействия, в результате которых должна получиться метарегиональная гармония, взаимопонимание, так называемая концепция «единой судьбы человечества», о которой все часто слышат. Ее по-разному оценивают специалисты, поскольку обратная сторона этого — изучение того, как Китай готов применить такую концепцию себе на пользу. Поэтому ответ на этот вопрос станет известен в долгосрочной перспективе, а сейчас я бы отслеживал как раз намерения и то, как они воплощаются. На сегодняшний день со стороны Дальнего Востока, если брать его как субрегион в рамках востоковедения и рассматривать каждую страну как регион в отдельности,  как мне кажется, есть позитивная динамика в сторону налаживания взаимодействия, попыток выстроить некоторые партнерские отношения, а там уже все зависит от того, какую сама страна занимает позицию по отношению и к глобальной экономике, и к экономике АТР, политике АТР, международным отношениям АТР и научному знанию АТР. В рамках нашего гранта по трансдисциплинарной регионологии, который мы два года осуществляли под руководством декана Ольги Владимировны Кузнецовой, нашей задачей было изучить историю взаимодействия науки в АТР и какие у нее есть перспективы. Пока сегодняшняя турбулентность не дает нам ответа, но есть серьезные перспективы на установление глобального международного взаимодействия в рамках науки, в том числе в рамках регионологии и востоковедения.

OR: Спасибо большое. Я не зря подчеркнула, что Вы один из авторов теории трансдисциплинарной регионологии, которой занимается Иркутская научная школа. Именно поэтому Вы как специалист и как один из зачинателей этого направления сможете дать более конкретный ответ на вопрос: Чем же отличаются регионоведы от востоковедов? (13:43)

Кремнёв Е.В.: Да, я бы только поменял немного ракурс на разграничение востоковедения и регионоведения и поставил бы вопрос несколько иначе. Изучая систему мирового регионологического знания, попытки увидеть общие тенденции, взаимовлияния, взаимодействия и перспективы, мы пришли к выводу, что гиперонимом для науки о регионах должна быть регионология в силу особенности термина и в силу того, что когда мы пытаемся окинуть это взглядом и увидеть концептуально: что это такое и какие направления есть у этой науки, то при выборе регионологии в качестве гиперонима внутри мы можем для себя распределять роли субдисциплин, направлений, школ, в том числе регионоведение и востоковедение. Изучив эту проблематику в целом, можно проследить, что востоковедение, изначально формируясь как комплексная научная дисциплина, со временем обрело несколько отдельный статус и в каком-то смысле для нас оно является прообразом отечественной регионологии, поскольку востоковедение стало одним из ее крупнейших направлений, если восток рассматривать как метарегион, совокупность всех тех стран, регионов, их коалиций, политических, экономических интеграций, историко-культурные общности и так далее на востоке. Всякий востоковед понимает, что на самом деле никакого единого востока не существует. Вместе с тем мы создаем этот восток в рамках его концептуализации. В первую очередь этим занимается востоковедение. Оно становится примером и прообразом регионологии, которое то же самое делает с любым регионом любого размера, от района города до любых крупных метарегионов. Востоковедение обладает всеми теми же признаками. Если вы возьмете, например, книгу «Трансдисциплинарная регионология: теория и методология» и будете читать ее, заменяя «регионология» на «востоковедение» с определенной спецификой, вы увидите на примере востоковедения те пути концептуализации, которые есть и у современной регионологии. То есть объектом является сам регион в широком смысле, в совокупности тех признаков, которые исследователи школ, направлений, субдисциплин приписывают конкретно этому региону. Кроме того, у востоковедения наблюдаются те же фактологические, аналитические, теоретические уровни. То есть у обеих дисциплины происходит сбор материала от науки, которая просто должна описывать что-то, собирать огромные массивы различной информации, а позже эти знания концептуализируется, переходят на уровень аналитики. И, наконец, на теоретическом уровне создаются подходы к пониманию: что такое восток? как он изучается? как он должен изучаться на новом этапе развития? Поэтому, с одной стороны, востоковедение — это предтеча регионологии, ее прообраз, а с другой стороны, его можно выделять в России и в мировом регионологическом знании как одно из самых крупных дисциплин и направлений регионологии. Об этом также довольно много писали в книгах по российскому, отечественному регионоведческому знанию.

Что касается регионоведения, то этот термин часто используется в целом для всей науки о регионах в России. Но если брать мировое знание в целом, то там есть свои направления, где-то сходные, где-то различные: Area studies, Regional studies, Region science и так далее, но в восточных странах формируются их аналоги. Поэтому регионоведение мы рассматриваем эволюционно: первоначально это учебная дисциплина в рамках планов по подготовке корееведов, китаеведов, специалистов, изучающих отдельные регионы. Затем регионоведение стало вузовской специальностью, чуть позже — направлением подготовки. Постепенно или параллельно с этим оно концептуализировалось как совокупность неких научных школ и направлений. В России — это мировое регионоведение, всем известное, социокультурное регионоведение. Сейчас стали говорить о зарубежном регионоведении на основе того, что сначала появился стандарт зарубежного регионоведения для высшего образования, а затем оно постепенно перешло в сферу научных исследований. Именно так мы рассматриваем востоковедение и регионоведение.

OR: Спасибо большое за такой новаторский для России взгляд. На современном этапе усиливается роль востоковедения в России, поскольку у нас изменилась ситуация и страны Востока прежде всего в экономическом плане теперь становятся нашими стратегическими партнерами. Хотя они и были ими, но сейчас их роль значительно усиливается и происходит переориентация наших рынков на Восток. Об этой стратегичности востоковедения говорят очень часто. А в чем, на Ваш взгляд, заключается стратегичность востоковедения сейчас и какие направления сотрудничества со странами Востока на данном этапе становятся наиболее перспективными? Какой запрос будет сейчас у Сибири, Сибирского региона в подготовке востоковедов и во взаимодействии с нашими партнерами на Востоке? (22:48)

Кремнёв Е.В.: Вы совершенно правильно сказали, что есть запрос на подготовку востоковедов, ведь востоковедение сейчас — направление, которое будет обеспечивать экономическое, политическое, культурное развитие России. Стратегичность же, на мой взгляд, искусственно-конструированный концепт, потому что если говорить о востоковедении как о дисциплине со своими законами, со своей базой, неким фундаментом исследований и методологией, то она, как и всякая другая наука, стратегична сама по себе. Прежде всего потому что мы живем внутри экономики знаний и сказать, что что-то стратегично, а что-то менее, можно тогда, когда мы хотим получить финансирование под наши проекты. В целом же всякая наука является неотъемлемой частью нашей жизни и очень огорчает, когда люди, не занимающиеся ей, считают, что это не так и что есть некие практико-ориентированные дисциплины, а есть фундаментальные дисциплины, и практико-ориентированные сейчас нужны, а фундаментальные нужно пока отложить и заниматься только тем, что отвечает стратегии на данный момент. Стратегии, как известно, меняются, картина международных отношений меняется, поэтому у нас должен быть запас избыточных знаний, которые прямо сейчас не пригодятся, но будут нужны тогда, когда для них придет время, и это избыточное знание — неотъемлемая часть науки. Оно обеспечивает переход количества в качество, и востоковедение это касается не в меньшей степени, чем остальные науки. Поэтому я бы предостерег от излишнего ухода в концепции практичности, практико-ориентированности, перспектив направления. Очевидно, что если поворот на Восток есть и если он совершается, хотя это тоже интересный вопрос, который часто обсуждается, то он должен проходить по всем направлениям. Предлагаю вопрос перспектив направления оставить профильным специалистам в каждой из суб-дисциплин востоковедения. Каждый из них будет отстаивать свое направление, свои перспективы и это правильно, потому что именно тогда будут кристаллизовываться те направления, которые актуальны и которые могут взять от себя всё на фундаментальном уровне. То, что сегодня делается, через десять, двадцать, тридцать лет по-прежнему будет работать на востоковедение как на науку и на общество, которому экономика служит.

В Сибири сохраняются факторы, которые определяют региональное развитие востоковедения. Один из важнейших факторов — географический. Так, например, конкретному региону, Сибири, и всем подрегионам Сибири интересно сотрудничать со странами Дальнего Востока. Есть мнение, что исторически развитые школы востоковедения занимаются преимущественно теми странами, которые находятся географически близко. Однако, на мой взгляд, информатизация науки и образования позволяет сегодня преодолеть эти «региональные стереотипы» и выходить разным регионам на разные формы, методы и способы взаимодействия. Для этого сегодня есть все ресурсы. Российское востоковедение развивается, продолжает жить, там, где оно финансируется, продолжает жить еще лучше. Новое знание получается не путем конкретного отдельного исследования, а путем интеграций многих исследований в крупные большие проекты, крупные большие базы данных. Это требует трансдисциплинарного подхода, о чем как раз мы активно рассказывали и показывали это на опыте других стран, в том числе восточных. Эта интеграция, трансдисциплинарность возможны только на основе сетевого взаимодействия, которое может продолжаться со странами Востока, рассматривающими нас как партнеров. Должно быть внутрироссийское сетевое взаимодействие вузов, научных центров, Российской Академии наук и других крупных организаций, которые занимаются изучением Востока. Только на основе этой интеграции различных направлений, школ, субдисциплин будет прорыв, который обеспечит переход востоковедения на новый уровень, потому что сегодня оно ищет, как себя концептуализировать и одна из форм этой концептуализации — это понимание ее многомерности, многоплановости, многоступенчатости и выстраивание этой структуры, всех горизонтальный и вертикальных форм взаимодействия между востоковедами. В частности, портал Orientalia Rossica является не просто площадкой для размещения новостей и каких-то исследований, а регулярно предпринимает усилия для того, чтобы интеграция и переход к трансдисциплинарности и сетевому взаимодействию у нас в России осуществлялся. И это концептуализирует востоковедение, позволяет ученым вместе найти те пути, которые у него есть в перспективе. Зацикливаться только на тех регионах, которые географически и исторически были востребованы, в рамках сетевого взаимодействия не будет так важно, потому что очень много определяют научные интересы. Если человек хочет заниматься другими регионами, не Дальним Востоком, это должно приветствоваться, у него должны появляться для этого возможности. Я уверен, что за этим будущее.

OR: Спасибо большое. Я думаю, что мы вместе с Вами и представителями других востоковедных школ, которые находятся в разных частях России, делаем одно общее дело. Вы совершенно правы, что сетевое взаимодействие даст тот синергетический эффект, который необходим нам для подготовки кадров, решения тех насущных задач, которые стоят сейчас перед нами в эпоху информатизации. Мы, конечно, все погружены в разные варианты реализации своих проектов, и в этом нам помогает цифровизация. Все чаще мы слышим про «цифровизацию» в разных сочетаниях, начиная с цифровой экономики и заканчивая цифровым востоковедением. Вы, наверное, слышали, что наши коллеги из института востоковедения РАН создали журнал Digital Orientalia («Цифровое востоковедение») и сейчас делают серию публикаций на эту тему. Мы также находимся в этой повестке (Orientalia Rossica — наш первый цифровой продукт) и понимаем, что за цифрой стоит будущее. Как Вы считаете, в чем суть этого нового термина «цифровое востоковедение» и может ли цифровое востоковедение стать самостоятельным исследовательским направлением? (34:04)

Кремнёв Е.В.: Цифровое востоковедение — это следование трендам, которое является нормой для науки. Цифровизация является и перспективой, и неотъемлемой частью того, что сейчас происходит в мире. Поэтому я не могу сказать, что цифровое востоковедение должно или может стать самостоятельной исследовательской областью или направлением, потому что оно не может им не стать. Будущее современного мира и, конечно, будущее современной науки полностью находится в цифре, поэтому, насколько долго это продержится как концепция, сейчас сложно сказать. Уже сегодня при работе с архивами человек делает видео или записывает подкаст, чтобы оставить след в современном мире. Востоковедение никак здесь не может быть исключением. Я считаю, что цифровое востоковедение является самостоятельной исследовательской областью, но только до тех пор, пока мы наконец не перейдем к цифровизации всего. Здесь, конечно, есть два важных направления: первое — это цифровизация как метод, то есть переход на цифровые способы общения, площадки, перевод архивов в цифру, перевод научного знания в цифру, представление этого знания в виде некоего информационного продукта; однако существует обратная сторона: все больше исследователей рассматривают как имеющееся научное знание только то, к чему есть доступ с компьютера, если его нет, то оно как будто бы пропало, исчезло. Поэтому важно не забывать про классическое востоковедение, работу с тем, что еще не перешло в цифру. Что касается второй части цифровизации как объекта исследования — очень интересно посмотреть, какова будет востоковедческая специфика, потому что сейчас есть много исследований про то, как в целом «цифровизуется» Восток как некий регион и совокупность стран, культур и исторически сложившихся общностей, и как «цифровизуются» отдельные страны Востока, как там происходит создание научного знания, систем отслеживания социальной активности и т.д. Однако если рассматривать востоковедение с той концепции, про которую мы говорили, то у востоковедения в этом смысле нет границ. Исследование, где собирается регион в специфичное знание, становится регионологией, в случае с восточной страной — востоковедением. По этой причине существует много споров о том, как должно себя ограничивать само востоковедение, является ли изучение современной цифровизацией вообще его частью. Такие споры я тоже встречал: есть классические востоковеды, которые считают, что востоковедение должно заканчиваться намного раньше XX века. Они считают, что всё существовавшее «до»: источники, каноны, архивы и т.д. — это материал для востоковедения, в каком-то смысле его объект, а то, что происходит сегодня, изучается в рамках отдельных дисциплин: социологии, политологии экономики и т.п. Мы со своей стороны уверены, что востоковедение надо рассматривать с широкой позиции, и сегодняшняя концептуализация Востока не менее важна, чем концептуализация древнего востока.

Являемся ли мы Западом? Мы социально, научно и культурно скорее Запад, чем Восток. Мы всё брали с Запада, и Восток по-прежнему для нас — некая закрытая и непонятная культурно, религиозно и мировоззренчески территория, что поразительно в век цифровой информации. И здесь роль востоковедения еще и в том, чтобы десакрализировать Восток, показать, что там живут такие же люди, только их повседневные, религиозные и научные практики отличаются от наших. Я сейчас с удовольствием занимаюсь китайской наукой и тем, как концептуализируется социология и как она адаптировалась в XX веке под те регионо-специфичные реалии, свойственные Китаю. В этом нет ничего сакрального, но есть по-прежнему человеческое и сходное. Вот эти сходства и различия – важный аспект, который надо исследовать. Поэтому сегодняшний Восток есть в головах не только западных людей, но и восточных, так как они сами идентифицируют себя как в значительной степени что-то не западное. Эти границы, безусловно — объект современного востоковедения и в значительной степени цифрового востоковедения, потому что дальнейшая цифровизация будет приводить к тому, что Восток будет становиться ближе, понятнее и доступнее.

OR: Спасибо большое. Я полностью согласна с Вами, что скоро цифровое востоковедение станет данностью, в которой мы будем жить. Цифровизация —  это накопление данных через те приложения, которые мы используем, а цифровая информация — это уже использование этих данных, умение применять искусственный интеллект, предиктивную аналитику в наших действиях и бизнес-процессах. Я считаю, что мы придем к этому, но когда — это уже другой вопрос для следующего интервью. Завершая интервью, уже традиционно я спрашиваю у наших гостей в студии о том, какие перспективы ждут востоковедение в будущем? Как будет трансформироваться наше российское востоковедение в новых условиях развития международной системы? (42:30)

Кремнёв Е.В.: Непредсказуемость современной международной жизни мешает сделать какие-либо прогнозы. Нужно не прекращать делать всё, чтобы востоковедение жило, продолжало приносить пользу, развиваться и выходить на новые уровни. Во-первых, нужно сохранять фундаментальность востоковедения, ни в коем случае не забывать то, откуда оно выросло, как оно формировалось и насколько пересмотр концепций актуален. И при этом, с точки зрения развития востоковедения как науки, нужно следовать за парадигмальными сдвигами, которые я сегодня обозначил. Они видны всем, кто так или иначе затрагивает востоковедение как направление, и говорят о том, что его изначальная комплексность перетекает в нечто новое и мы должны отследить во что. Нужно следить за интегративностью и трансдисциплинарностью, а также за сетевым взаимодействием, концептуализацией методологии. Это и есть два кита: фундаментальность и умение следить за парадигмальными сдвигами.

Что касается других важных вещей, то, конечно, главное – продвижение востоковедения в образовании. Я очень рад тому, что востоковедение стало отдельной регионной группой, поскольку это важный прорыв востоковедения как направления. Я хотел бы, чтобы регионология тоже отделилась от политических наук и стала наконец-то тем, чем она на самом деле является – трансдисциплинарной сферой, как и востоковедение. Не надо отделять науку от образования. Если наука не положена в основу образования, то это ослабляет общественное развитие и снижает его темпы. Востоковедение же имеет богатую научную историю и весомый багаж, на основе которого можно создавать яркие современные прорывные программы по востоковедению в рамках бакалавриата, специалитета и магистратуры, если таковые у нас появятся. Поэтому продвигать востоковедения как науку в образовании — важно. Это будет способствовать межрегиональному взаимопониманию, формированию человека, который готов к международному взаимодействию, который знает, что и как должно происходить в коммуникации, чтобы сохранились дипломатические способы разрешения конфликтов. Это возможно при помощи востоковедения. Я за то, чтобы востоковедения максимально широко проникало в образование и строилось на той фундаментальной научной основе, на которой она сейчас и стоит.  Хорошим примером является изучение восточных языков. Существует много курсов и вузов с восточными языками, но на моей практике, в попытках изучить качество выпускаемых специалистов, мы увидели только одно: где процветает фундаментальное востоковедение, там настоящая подготовка специалистов по восточным языкам, в сферах делового общения и т.д. И, наконец, последнее – науку надо популяризировать. Общество в значительной своей массе не очень хорошо понимает, что все, что происходит сегодня в социуме – наука. Она меняет общество к лучшему, создает все блага цивилизации. Но и то, как взаимодействуют люди между собой — это заслуга гуманитарных наук. Наука отвечает за развитие общества, задает ему вектор, формирует мировоззренческие рамки.

Востоковедение играет важную роль, поскольку непонимание чужого рождает многие формы различных ксенофобий и конфликтов. Если разъяснять, популяризировать, рассказывать о достижениях востоковедения в широком смысле, то произойдет настоящий прорыв в области гуманизма и взаимопонимания.  (44:31)

OR: Я с вами соглашусь. Популяризация – основная из задач востоковедов и регионоведов. Основная цель нашего портала – показать российское востоковедение широкой аудитории. Вы правильно сказали: востоковедение и Восток — это нечто сакральное, а надо выходить из этих рамок и показывать ту сущность, которая есть, приближать ее к нашему читателю и к тем, кто интересуется Востоком. Я хотела бы попросить Вас, Евгений Владимирович, пожелать напоследок что-то нашим читателям и пользователям портала. (52:41)

Кремнёв Е.В.: Во-первых, большое спасибо за возможность поучаствовать в этой беседе. Мне было крайне интересно. Во-вторых, все то, что мы сегодня делаем, нам хотелось бы концептуализировать, чтобы мы сами лучше понимали содержание этого большого востоковедческого поля. Подобные встречи помогают прийти к чему-то новому, поэтому огромное Вам спасибо за приглашение. Я надеюсь, что эта встреча не последняя, поскольку портал работает и продолжает делать то, о чем мы сегодня говорили: продвигать востоковедение в широком смысле. Желаю, чтобы портал продолжал развиваться, цифровизироваться (в самом лучше смысле этого слова) и цифровизировать востоковедение. Нашим слушателям я желаю всего самого наилучшего, чтобы жизнь ваша освещалась знанием, чтобы наука и востоковедение в частности давали вам ответы на те вопросы, которые вас мучают. Желаю вам мира, чтобы все мечты, которые есть сейчас у востоковедов, сбылись. Глобальная перспектива, те большие вещи, которые ждут науку, это то, что дает нам надежду на будущее, сил не сдаваться, продолжать, учиться, учить, изучать. Это важная миссия востоковедения сегодня, которая состоит в том числе и в том, чтобы освещать дорогу в будущее. (54:20)

OR: Спасибо большое, Евгений Владимирович. Сегодня с нами был Кремнёв Евгений Владимирович — заведующий кафедры востоковедения и регионоведения АТР института филологии, иностранных языков и медиакоммуникации Иркутского государственного университета, кандидат социологических наук, доцент, автор ряда монографий один из авторов теории трансдисциплинарной регионологии. Спасибо Вам Большое! (56:54)

Кремнёв Е.В.: Спасибо.