Я давно упражняюсь в написании как можно более лаконичных текстов о самых главных истинах китайской цивилизации. Предлагаю очередную попытку. От нее, конечно, далеко до того, что называют «реалиями жизни». Но надо же из чего-то исходить и иметь какие-то ориентиры. Китайцы говорят, что ошибка на вершок в начале пути приводит к промаху в тысячу верст в конце. Тем важнее быть точным в начале.
Восточноазиатское мировоззрение основано на простейшей интуиции переживания жизни в ее неисчерпаемом разнообразии. В череде превращений скрывается преемственность, которая не столько дана, сколько задана опыту. В ее свете все в равной мере присутствует и отсутствует, реально и иллюзорно. Следовательно, все есть подобие, мнимость, и все существует в свободной совместности: несопоставимые жизненные миры продолжаются друг в друге, но каждый момент жизненной динамики уникален. Всеобщий Путь, или Дао, есть «чудесная», «сокровенная» связь вещей в мареве коловращения жизни. Здесь все присутствует во всем и, следовательно, все теряет себя, а потому находится… в полной безопасности.
В среде-средоточии мировой событийности все на виду, но никто ничего не видит. В ней царит зрячая слепота церемонной обходительности. В ней преломляются друг в друга макромир и микромир, небесные эмпиреи и земная эмпирия.
Так выстраивается пространство в китайской живописи или ландшафтной архитектуре, а равным образом пространство тела в китайской медицине, каковое есть, с одной стороны, цельность сферы, а с другой – множество соматических точек, они же точки преломления Пути.
Миром владеет тот, кто оставил себя до такой степени, что обрел «ось Дао», пустотный центр или, лучше сказать, центрированность мирового круговорота. Понятие оси указывает на возможность интенсификации переживания и иерархию состояний бытия. Эта ось и есть утопический исток политики в Восточной Азии, одновременно спонтанный, всеобщий и недостижимый.
Здесь корни азиатского «бытового исповедничества», низведения небесной высоты духа на плоскость Земли, растворения мудрости в стихии быта. И притом власть и стихия повседневности едины в моменте превращения, в собственной инаковости: они непрозрачны друг для друга и сходятся по своему пределу, в своем отсутствии.
Комментарии
Добавить комментарий